- Я передаю трубку его высокопреподобию, - сказал Карташов.
- Хочу вас поздравить, Леонид.
- Спасибо. Счастливого пути, Александр Викентьевич.
Он замялся, но все-таки спросил:
- Вы о Мессмере ничего не знаете?
- Нет, Александр Викентьевич, - солгал я. - Наши пути никак не сойдутся...
- Ну и слава богу, - облегченно вздохнул он.
Я положил трубку на высокую никелированную вилку.
- Я арестована? - спросила Роза Штерн, прикрываясь от меня газетой.
- Нет, конечно. Мы очень тебе благодарны за помощь.
- Значит, я могу уйти?
- Пожалуйста. Только, по-моему, торопиться не следует. В Доме анархии тебя могут неправильно понять.
- Федерация состоит не только из Ритуса и Грызлова, - запальчиво сказала она.
- Разумеется. Там еще есть и Отец...
Больше всего мне не хотелось вступать сейчас в политическую дискуссию. Но как ни странно, Роза промолчала.
- Пей лучше чай, - посоветовал я.
- Благодарю.
Я вернулся в кабинет начальника уголовно-розыскной милиции, где за столом, на котором были разложены драгоценности, колдовал со своей лупой привезенный Бориным Кербель. На скрип двери он поднял голову и заулыбался. У него было лицо человека, наконец воочию увидевшего чудо, которое многократно и тщетно сулил побитый камнями пророк.
Я взял с газеты, в которой было опубликовано сообщение о ратификации Брестского договора, какое-то ожерелье.
- Колье "Двенадцать месяцев", собственность графини Гендриковой, прошелестел Кербель, с опаской глядя, как я перебираю оправленные в золото камешки.
Насколько я помнил, опал в колье означал надежду на многолетнее благоденствие дома Романовых. Да, в провидицы эта очаровательная дама не годилась. Заказывая колье, она, конечно, не предполагала, что через несколько лет грянет революция и рассыплется в прах основательно подгнивший за триста лет дом Романовых.
Ювелир складывал камни. Он составлял их опись.
Итак, розыскное дело об ограблении патриаршей ризницы практически окончено. Организация "Алмазный фонд" и анархисты - это уже не по моей епархии...
- Вы уже заканчиваете опись драгоценностей?
- Да, заканчиваю, - сказал Кербель.
Надо было садиться за докладную записку. Рычалов любил, чтобы во всем соблюдалась форма.
Последняя страница в деле много времени у меня не заняла, впрочем, так же, как и завершающая операция по изъятию ценностей из дома № 1 по Дурновскому переулку... Сегодня утром не было ни шумовых, ни световых эффектов. Все произошло тихо, быстро, достойно и респектабельно. Десяток красногвардейцев, две автомашины с пулеметами и Роза Штерн... "Товарищи со мной", - сказала Роза, и знавший ее часовой пропустил нас в вестибюль.
А еще через двадцать минут мы уже выходили из особняка Лобановой-Ростовской с двумя баулами, прихватив с собой на всякий случай полупьяного матроса, который мирно спал у железного ящика с драгоценностями, подложив себе под голову мешок с гранатами. У матроса было хорошо развито чувство самосохранения, и, находясь в арьергарде нашего маленького отряда, он изображал мертвецки пьяного, нежно обнимая за шею Волжанина. Матросик понимал, что выглядывавшие из окон особняка анархисты должны были узреть не только направленные на них пулеметы, но и всероссийскую солидарность братишек-моряков...
Мы высадили матроса у первого же поворота, а баулы привезли в уголовный розыск. Вот и все...
Как говаривал помощник коменданта Дома анархии товарищ Ритус, инцидент исчерпан, пушки смолкли, маркитантки пудрят носики, а солдаты играют в преферанс...
Да, на этот раз докладная записка, в отличие от приложенной к ней описи драгоценностей, получилась краткой. Рычалову я ее вручил в тот же день, а на следующий она вернулась ко мне с резолюцией: "Товарищу Косачевскому Л.Б. 1) Объявите благодарность всем участникам розыска драгоценностей. 2) Наградите каждого из них двухнедельным продовольственным пайком. 3) Примите незамедлительные меры к розыску ценностей, помещенных на хранение в патриаршую ризницу В.Мессмером, а также александрита "Цесаревич" и изумруда "Андрей Первозванный".
Первые два пункта резолюции были мною выполнены тотчас же. А выполнение третьего пункта пришлось отложить более чем на два года.
